— Боже, какой большой мячик и такой маленький мальчик!
Ну, любому видно, что мяч — большой. Зачем говорить об этом? Почему бы ей не пойти к себе домой?
— Сколько же тебе годиков?
Для чего ей знать — сколько?
— Пять с плавиной, сколо шесть.
— Подумать только! И чей же ты малыш?
Чей-чей… Зачем ей знать, чей он малыш? Ведь не ее же — с первого взгляда видно.
— Мамочкин и папочкин, — снисходительно промямлил он.
Чей же еще он может быть?
— А как зовут твоего папу, дорогуша?
Она что, с Луны свалилась? Вообще ничего не знает? А-а, она, видно, о том непонятном и чужом имени, не привычном «папа», а о редко нужном, которое у папы вроде как для пущей важности.
— Миста Морэн, — заученно отчеканил он.
Тут леди сказала что-то про изюм:
— Как изумительно! — И мигом спросила: — А у тебя есть братья и сестры?
— Не-а.
— Ай-ай-ай, какая жалость! Разве ты по ним не скучаешь?
Как же можно скучать, когда их у тебя никогда не было? Он, однако, смутно ощущал, что в их отсутствии есть и его вина, поэтому тут же поспешил с оправдательной заменой:
— Зато у меня есть бабушка.
— Вот здорово, правда? И она живет здесь с тобой?
Бабушки всегда живут отдельно, неужто она и этого не знает?
— Она живет в Гаррисоне. — При этом слове ему пришла в голову еще одна замена. — А там еще есть тетя Ада.
Неужто она так и не даст ему погонять мяч?
— Ого, так далеко! — подивилась леди. — А ты хоть раз ездил туда повидаться с нею?
— А то! Когда маленьким был. Только доктор Биксби сказал, что я очень шумлю, и мамочка увезла меня домой.
— Доктор Биксби — это доктор твоей бабушки, дорогуша?
— Ну да, он к ней часто приходит!
— Скажи мне, малыш, ты уже учишься?
Какой оскорбительный вопрос! Нет, за кого она его принимает — за двухлетнего, что ли?
— А то! Я хожу каждый день в детский сад, в подготовительный класс, — важно заявил он.
— А чем вы там занимаетесь, дорогуша?
— Мы рисуем уток, кроликов и коров. Мисс Бейкер дала мне золотую звезду за то, что я нарисовал корову.
Когда же она уйдет и оставит его в покое? Наверное, полдня уже с нею прошло без толку. За это время можно бы уже сгонять мяч до угла и обратно.
Он попытался обойти женщину сбоку, и она наконец-то все поняла:
— Ну, беги, играй, больше я тебя не задержу.
Она легонько похлопала его по затылку и пошла себе дальше, одарив его через плечо очаровательной улыбкой.
И вдруг из открытого окна первого этажа, затянутого сеткой, раздался голос его матери. Она, наверное, сидела там все это время. Через сетку можно было видеть все, что происходит на улице, зато с улицы через нее ничего не было видно — он обнаружил это очень давно.
— Что говорила тебе эта милая леди, Куки? — покровительственно поинтересовалась она.
Взрослый уловил бы в ее голосе нотку явной гордости: ведь это ее отпрыск до того хорош во всех отношениях, что даже привлекает внимание прохожих…
— Хотела знать, сколько мне лет, — рассеянно ответил он и тут же обратил внимание на более важное дело: — Мамочка, смотри! Смотри, как высоко я его подбрасываю!
— Да, милый, но не бросай слишком высоко, а то он может закатиться в канаву.
Мгновение спустя он уже позабыл обо всем. Так же, как и его мать.
Пока Морэн ходил на ленч, ему звонила жена и просила перезвонить, когда он вернется.
Это нисколько его не удивило: такое случалось довольно часто, чуть ли не через день. Морэн сразу же подумал, что, скорее всего, она хочет попросить его что-то купить по дороге домой. Затем, поразмыслив, решил, что вряд ли это так: ведь, не застав его, Маргарет могла передать просьбу через их телефонистку. Если только, разумеется, дело не нуждается в более подробном объяснении и его не очень удобно передавать через посредника.
Он решил воспользоваться послеобеденной раскачкой, пока пища переваривается в желудке и делать ничего особенно не хочется, и позвонить жене.
— Ваша жена на линии, мистер Морэн.
— Фрэнк… — Голос Маргарет звенел на грани эмоционального взрыва, и он сразу же, не успела она еще толком произнести его имя, понял, что речь пойдет не о покупках.
— П-вет, дорогая, что случилось?
— Ах, Фф-рэнк, я ужасно рада, что ты вернулся! Я… Господи, не знаю, что и делать. Пришла телеграмма от Ады, полчаса назад…
Ада была ее незамужней сестрой, жившей на севере штата.
— Телеграмма?! — переспросил он встревоженно. — Что за телеграмма?
— Да вот же. Слушай, я ее тебе прочитаю. — Маргарет понадобилась секунда или две: пришлось, вероятно, рыться в кармане передника и разглаживать бланк одной рукой. — В ней говорится: «Маме очень плохо, не хочу тебя пугать, но предлагаю немедленно приехать. Доктор Биксби согласен. Не откладывай. Ада».
— Наверное, опять сердце, — отреагировал он, впрочем, без особого сострадания. И зачем только беспокоить человека посреди рабочего дня по такому поводу?
Она захныкала, тихо, сдержанно — не то чтобы плакала, а как бы слегка сдабривала их беседу слезами.
— Фрэнк, что мне делать? Позвонить по междугороднему?
— Если она хочет, чтобы ты приехала, значит, езжай, — кратко посоветовал он.
Очевидно, именно это ей и хотелось услышать: совет полностью совпадал с ее собственными намерениями.
— Пожалуй, лучше поехать, — со слезами в голосе согласилась Маргарет. — Ты знаешь Аду, она вообще старается зря не паниковать. В последний раз, когда у мамы был приступ, даже не сообщила, чтобы я не беспокоилась.