— Плачем делу не поможешь, — с неуловимой корректностью сказал он. — Вас никоим образом не обижают. А винить за то, что вы здесь, можете только себя.
— Вы не понимаете, что это значит… — всхлипнула она, обращаясь в ту сторону, откуда доносился его голос. — Вы занимаетесь арестами, для вас это обычное дело. Вам, вероятно, не понять, что происходит с человеком, когда он сидит у себя в комнате, в безопасности, в довольстве и в мире с окружающим, и вдруг появляется кто-то и уводит его. Спускается с ним в лифте дома, в котором он живет, у всех на виду ведет по улицам… а когда приводит сюда, то оказывается, что он… что я… якобы убила человека! Это невыносимо! Сегодня вечером я боюсь всех и вся на свете! У меня такое чувство, будто я героиня одной из сказок, которые я рассказываю детям. Только эта сказка стала явью: я околдована и подпала под чары великана — людоеда.
Сквозь слезы она попыталась виновато улыбнуться в темноту.
Из мрака раздался еще один голос:
— А вы думаете, последние полчаса в чулане Морэну было легко? Вы не видели, когда его вытащили, зато мы видели.
Без единого звука она обхватила голову руками.
— Прекратите, — бросил Уэнджер. — Она очень ранимая.
Невидимая Макговерн поцокала языком, выразив таким образом свое особое мнение.
— Я… я не знала, что это было убийство. Я не знала, что это подстроили специально! — заговорила она. — Когда вы на днях привели меня к ним в дом, я думала, что произошел несчастный случай, что он каким-то образом закрылся в чулане сам, а ребенок не понимал, насколько это серьезно, и вот, позже, вероятно, желая избавиться от чувства вины, как это бывает с детьми, придумал историю, будто я к ним приходила.
— Дела это нисколько не меняет, — оборвал ее Уэнджер. — Сейчас мы говорим с вами не об этом. Вы не ходили в «Стандарт». Вы не обедали в заведении этой шведки. Однако потом вы сходили туда и попросили ее сказать, будто вы там были! А теперь еще удивляетесь, что вы здесь.
Она в отчаянии ломала руки. Наконец заговорила:
— Я знаю… я и не думала, что за мной сразу же станут следить… вы казались таким дружелюбным в тот день.
— Мы никого не предупреждаем.
— Я не знала, что это убийство. Я полагала, речь идет лишь о выдуманной малышом истории. — Она глубоко вздохнула. — Я была… с мужем. Его зовут Лэрри Старк, он… он живет на Марси-авеню, 420. Я приготовила обед на его квартире и весь вечер пробыла там.
Это признание не произвело на них никакого впечатления.
— Почему же вы не рассказали нам об этом сразу же, когда вас спросили?
— Да не могла я, неужели непонятно? Я воспитательница, мне не полагается быть замужней, иначе я потеряю место.
— Вашу первую версию мы разнесли в пух и прах, от нее ничего не осталось. Естественно, вы вынуждены чем-то ее заменить, не можете же вы находиться в подвешенном состоянии. С какой стати мы должны верить этой версии больше, чем первой?
— Спросите Лэрри — он вам скажет! Он скажет вам, что я пробыла там все время.
— Обязательно спросим. И он наверняка скажет нам, что вы были с ним. Но малыш-то Морэнов говорит нам, что вы были с ним. И два стакана апельсинового сока в холодильнике тоже говорят нам о том, что вы были с ним. И ваши собственные действия за прошедшие несколько дней говорят нам о том, что вы были с ним. Попробуйте-ка все это опровергнуть, девочка.
Она судорожно вздохнула и откинулась на спинку стула.
Луч желтого коридорного света прорезал темноту и кто-то произнес:
— Он готов принять ее.
Уэнджер отодвинул стул, ножки заскрежетали по полу.
— Запоздали вы со своим признанием. Проку от него уже особого не будет, какой был бы, расскажи вы нам об этом сразу. Делу уже дан ход, мисс Бейкер, а менять лошадей посреди броду — рискованная, знаете ли, штука.
Когда Макговерн с Уэнджером привели ее и поставили перед столом шефа, девушка опять плакала — беззвучно, как и прежде.
— Вот эта, значит, молодая леди? — При других обстоятельствах данное замечание можно было бы принять за полудружеское приглашение к разговору. Только на сей раз у него было совсем иное значение.
Зазвонил, заикаясь, телефон:
Д-д-д-динь-дзин-динь!
Шеф сказал:
— Одну минуточку. — Снял трубку, послушал и спросил: — Кто-кто?! Да, Уэнджер находится здесь, но соединить с ним я вас не могу. Ну, что вам…
Он опустил трубку, посмотрел на Уэнджера:
— Тут тебе хотят что-то сказать насчет этой девушки. Держи, поглядим, что там такое.
Он сделал знак рукой, и инспектор с мисс Бейкер вышли.
— Муж, наверное, — пробормотал Уэнджер, обойдя стол, и взял трубку.
Женский голос сказал:
— Алло, это Уэнджер?
— Да. С кем имею… — настороженно заговорил он.
Женский голос врезался в его голос, как нож в масло:
— Говорить буду я. Вы только что привели с собой одну девушку из «Женского клуба». Некую мисс Бейкер, воспитательницу из детского сада. Верно? Ну, я лишь хочу сказать, что она не имеет никакого отношения к тому, что случилось с Морэном в чулане. Мне плевать, как там у вас выглядит это дело, что вы о нем думаете или знаете или даже думаете, будто знаете.
У Уэнджера словно муравьи заползали в брюках, он прикрыл ладонью мембрану и, корчась, стал подавать шефу сигнал: «Проследите, откуда звонят! Проследите, откуда звонят!»
Голос прозвучал чуть ли не с телепатической проницательностью.
— Да-да, проследите, откуда звонят, знаю, знаю, — сухо заметила женщина. — Я заканчиваю, так что не тратьте понапрасну времени. На случай, если в ваших умных головах возникнут сомнения и вам захочется отмахнуться от меня как от чокнутой, в записке, приколотой к стеганому одеялу малыша Морэнов, было написано: «У вас очень славный малыш, миссис Морэн. Я оставляю его там, где он будет в полной безопасности до вашего возвращения, так как ему я не желаю никакого зла». Мисс Бейкер никак бы не могла этого знать, потому что сами вы ей этого не говорили. Радио у них «Филко», он читает «Сан», на ужин, его последний ужин, я приготовила яичницу, в чулане висели два покрывшихся плесенью плаща, а его сигара догорела до конца, не потеряв формы, в пепельнице на столике рядом с креслом, в котором он сидел. Уж лучше вы ее отпустите. До свидания и желаю удачи.