— О чем мне говорить? — не выдержала вскоре девушка.
Он не ответил, продолжая наблюдать за ней: прошла минута, другая; единственным звуком в комнате было все усиливающееся гудение камина.
— Творец в глубокой задумчивости, — насмешливо сказала она.
— Дайте-ка мне на минутку вашу руку, — вдруг попросил он.
Она праздно протянула ему руку. Ее ладонь оказалась совершенно сухой. Запястье не дрожало.
Холмс вскочил и отшвырнул руку так резко и сильно, что та стукнула девушку по груди.
— Ну-ка живо вставай с этого кресла, — хрипло сказал он. — Ты и впрямь меня одурачила. Что это ты задумала, малышка?
Но, даже не дав ей возможности ответить, он уже подошел к двери, широко ее распахнул и с настоятельностью, граничащей с раздражением, указывал девушке, чтобы она убиралась.
— Что это с вами, а? — с упреком протянула она уже от своей двери напротив.
— Ты пока не путайся под ногами — не заходи туда, что бы ни услышала. Поняла?
Он подошел к подножию лестницы и крикнул вверх с неожиданно возвратившейся учтивостью, резкости в его голосе заметно поубавилось:
— Мисс Китченер, можно вас на минутку?
Прилежный стук машинки, барабанившей так же мягко, как дождь по крыше, прекратился, и женщина тут же спустилась вниз — как обычно, несколько суетливо.
Он сделал ей знак войти.
— Как далеко вы уже ушли? — спросил он, закрывая дверь.
— Я где-то посередине начальной главы, — ответила она, лучась самодовольством.
— Садитесь. А позвал я вас потому, что решил изменить имя главного действующего лица на… Нет, садитесь вон там — там, где сейчас стоите.
— Но это же ваше кресло, разве нет?
— Ах, да какая разница! Посидите, пока я буду обсуждать с вами эту проблему. — Он вынудил ее сесть, сам загодя усевшись в другое кресло.
Не сгибая спины, она опустилась на самый краешек кресла, едва-едва соприкоснувшись с сиденьем.
— Так вот, если я изменю его имя, придется ли вам что-нибудь перепечатывать? Он уже появлялся под своим именем в той части, что вы уже отстукали?
Она с готовностью встала:
— Одну минуточку, я поднимусь и проверю…
Он снова сделал ей знак рукой сесть.
— Да нет, не стоит. — Затем с легким удивлением продолжал: — Вы ведь только что работали над рукописью, как же это вы не можете вспомнить сразу? Ну, как бы там ни было, мне пришло в голову, что в северных рассказах читатель привык отождествлять образ канадца французского происхождения со злодеем, следовательно, было бы разумно… Мисс Китченер, да слушаете ли вы меня? Что с вами — вы больны?
— В этом кресле слишком жарко — от камина так и пышет. Я не выношу жары.
Совершенно неожиданно он потянулся и схватил ее за руку, прежде чем она успела ее отдернуть.
— Вы, вероятно, ошибаетесь. Как же вы можете говорить, что в кресле слишком жарко? Рука-то у вас холодна как лед — прямо дрожит от холода! — Он нахмурился. — Позвольте мне хотя бы закончить то, что я хотел сказать.
Дыхание у нее стало хриплым, как при астме:
— Нет, нет!
Они оба одновременно вскочили. Твердо, но не грубо он надавил ей на плечо, и она вынуждена была снова опуститься в кресло. На этот раз она попыталась соскользнуть с него боком. И снова он схватил ее, прижав к сиденью. Очки у нее слетели.
— Почему вы так бледны? Чего вы так смертельно боитесь?
Она, казалось, вот-вот забьется в истерике. Сверкнул узкий нож — вероятно, он был спрятан у нее в рукаве, — и она замахнулась им на Холмса. Женская рука была быстрой, но мужская оказалась проворнее. Он схватил ее за запястье и прижал руку к спинке; запястье слегка повернулось, и нож выпал, отскочил от низкой каминной решетки и угодил в огонь.
— Странный предмет для машинистки: вы что, пользуетесь им в своей работе?
Она уже боролась с ним изо всех сил, что-то, казалось, сводит ее с ума. Он употреблял свою силу пассивно, схватив ее за плечи и не давая ей встать с кресла. Однако он стоял сбоку, а не прямо перед ней, стараясь не загораживать от нее камин.
— Дайте мне встать! Дайте мне встать!
— Только после того, как вы объяснитесь, — проговорил он.
Она вдруг обмякла, как будто внутри у нее что-то сломалось, превратилась в безвольную, рыхлую массу.
— Вон там, над цинковой перегородкой, ружье… направленное на это кресло! В любую минуту… Обрез, заряженный…
— Кто поставил его туда? — безжалостно допытывался он.
— Я! Скорее — дайте мне встать!
— Почему? Отвечайте мне — почему?
— Потому что я вдова Ника Киллина… и я пришла сюда, чтобы убить вас, Холмс!
— Довольно, — бросил он и отступил назад.
Только Холмс опоздал. Как только он убрал руку, что-то ослепительно вспыхнуло, раздался грохот, его лицо озарилось, а женщину окутал густой клуб дыма, как будто его выдули из камина мехи, работающие не в ту сторону.
Она судорожно вздохнула, рванулась, будто пытаясь убежать, на этот раз лишь в силу рефлекса, затем опять поникла, глядя на него сквозь обволакивавшую ее дымку.
— С вами ничего не случилось, — успокоил он ее. — Прежде чем разжечь камин во второй раз, я разрядил обрез, оставив в нем только порох. Меня спасла записывающая машина: когда вы приходили сюда прошлой ночью, вы, должно быть, случайно задели за рычаг, она включилась и все записала: от первого скрипа половицы до установки на место цинкового листа над камином. Я лишь не мог определить, которая из вас это сделала: потому-то мне и пришлось подвергнуть вас испытанию в кресле.
Дверь стремительно распахнулась, на пороге с испуганным побелевшим лицом появилась Фредди Кэмерон: